Летом после седьмого класса со мной произошла следующая история. Вернувшись из пионерлагеря с ангиной, я отправилась к врачу, пропила все выписанные лекарства, благополучно выздоровела, и тут дней через пять дома раздается телефонный звонок. Мама берет трубку, ее голос резко становится серьезным и встревоженным, положив трубку, она поворачивается и говорит:
– Собирайся, мы едем в больницу.
Через десять минут у подъезда уже ждет скорая, а еще через два часа я лежу в одиночной палате инфекционной больницы и нет больше ничего, что связывало бы меня с домом и родной привычной реальностью – у меня забрали все, даже одежду, выдав взамен полинявший казенный халат. Сама больница на карантине и больше всего ужасает мысль о том, что карантин служит не защите больных от инфекций, а защите всех остальных, здоровых, от нас, больных.
Все это время, пока рядом кто-то был, я конечно бобмардировала взрослых вопросами:
– Что случилось? У меня же уже ничего не болит, и чувствую себя хорошо, даже горло прошло? Чем я больна?
Сначала в ответ мама только перепугано менялась в лице и молчала, но потом все-таки произнесла:
– Скарлатиной.
– Скарлатиной? И что это такое? Как ей болеют? Какие симптомы?
Мама укоряюще пригвоздила меня взглядом, ее ответ цитирую дословно – именно так, как я его тогда услышала, и так, как потом тысячи раз прокручивала в голове:
– Это страшная болезнь, лучше не спрашивай. От нее умирают.