Технологическая революция и развитие информационных технологий привели к революционным изменениям в массовом сознании. Прежде в человеческой истории случились только две похожие революции, сопоставимые по масштабам и степени влияния на коллективное сознание – это возникновение речи и изобретение письменности. В обоих случаях изменения длились тысячелетиями, носили на первых этапах региональный характер и закреплялись на протяжении тысяч и сотен поколений. Третья великая революция сознания уместилась в одну человеческую жизнь и охватила весь мир практически мгновенно (впрочем, о чем-то похожем Тоффлер предупреждал еще полвека назад).

В результате первой революции появилось собственно человеческое сознание – абстрактное мышление, оперирующее образами, символами и информацией. В результате второй революции информация отделилась от индивидуального сознания и зажила своей жизнью, сначала на глиняных табличках, затем в книгах. В результате третьей революции информация стала общедоступной, а информационный мир начал срастаться с реальным. Сегодня я могу за несколько минут найти в интернете карту Меркатора 1595 года в высоком разрешении, поболтать по скайпу с приятелем, который находится в десяти тысячах километров от меня, или поймать покемона в ближайшем торговом центре.

У произошедшей информационной революции множество следствий. Относительно части из них люди все еще не могут окончательно определиться – хорошие они или плохие. Но в этой статье я хотел бы оставить кибер-преступления и зависимость от социальных сетей за скобками обсуждения и сфокусироваться на одном важном, но неочевидном следствии, изменившем наш мир даже сильнее, чем устройства для занятия сексом через интернет. Собственно, здесь я перехожу к главному тезису статьи. Внимание, вот он.

Примерно в начале двухтысячных человечество перешагнуло невидимый рубеж. До этого рубежа еще было возможным вписать свое имя в анналы истории. Сегодня, в эпоху пост-истории, анналы забиты настолько, что втиснуться туда уже не удастся при всем желании.

Проиллюстрирую мысль на нескольких простых примерах.

Когда-то, в 60-х годах ХХ века, при должном старании и удаче можно было стать группой масштаба «The Beatles», или, на худой конец, «Led Zeppelin», и навсегда вписать свое имя в историю рок-музыки. Сегодня можно играть на порядок более виртуозно, делать отличную музыку, но быть известным только в узком кругу подписчиков своего ютуб-канала. При должном старании и удаче можно даже вырваться на первые места мировых чартов, одна твоя песня зазвучит повсюду, как «Chandelier» Sia, но длиться это будет микроскопический отрезок времени, и в следующем сезоне уже мало кто будет помнить, как правильно произносить твое имя. А группу «The Beatles» почему-то помнят до сих пор.

Когда-то в конце XIX века при должном старании и удаче можно было стать писателем масштаба Л. Н. Толстого или А. Дюма, и навсегда вписать свое имя в историю мировой литературы. Сегодня можно писать не менее масштабно и хорошо, стать дважды лауреатом букеровской премии, но большинство читателей не услышат твое имя ни разу в жизни, а если услышат, то вряд ли скачают твою книгу, а если скачают, то вряд ли прочтут, а если прочтут, то вряд ли запомнят надолго. Если только ты не успел войти в анналы еще в 90-х, как Пелевин, Акунин или Сорокин. Или в 50-х, как Сэллинджер, написав один роман. Сегодня Сэллинджер невозможен по определению.

Когда-то в начале XX века можно было в одиночку сделать фундаментальное открытие и перевернуть мировую науку, как А. Эйнштейн. Сегодня научные открытия делаются коллективами из десятков ученых, работающими удаленно в разных частях мира над одной и той же узкоспециализированной темой. В 80-х можно было стать Стивеном Хокингом. Сегодня авторство научных открытий известно небольшому количеству специалистов. Кому известно имя ученого, который в 2013 году обнаружил бозон Хиггса? Правильно, это был не отдельный ученый, а несколько институтов. А Хиггс теоретически обосновал существование частицы в 1964-м году, получил Нобелевскую премию и вошел в историю. Когда сегодня кто-то из ученых выступает на конференции TED, то максимум, на что он может рассчитывать – это несколько миллионов просмотров и секунда славы. Но светилом науки, как Ньютон, или Эйнштейн, уже никому не стать.

Когда-то в середине XX века можно было создать революционнное психотерапевтическое направление, такое, как гештальт-терапия Ф. Перлза, или гипноз М. Эриксона, или трансактный анализ Э. Берна, или логотерапия В. Франкла. И твое имя вписывалось в золотой пантеон мировой психотерапии. Сегодня ты можешь мастерски работать, создать собственный подход, собирать на свои семинары сотни человек, но приблизиться к звездам величины Перлза удастся в лучшем случае на расстояние в несколько световых лет.

Когда-то, еще раньше, в XVI веке, можно было стать личностью масштаба Леонардо да Винчи. Конечно, для этого были необходимы гениальность и удача, но это было возможно в принципе – рисовать, изучать анатомию, музыку, астрономию, математику, механику, баллистику и множество других дисциплин, и при этом совершать революционные прорывы в каждой из областей. Сегодня человек, который попробовал бы что-то подобное, стал бы просто дилетантом в каждой из сфер.

А еще раньше можно было стать личностью масштаба Аристотеля – заложить фундамент науки, литературы и искусства для всей западной (и, в конечном итоге, мировой) цивилизации на два тысячелетия вперед. Возможен ли Аристотель сегодня? Вопрос, конечно, риторический.

Еще раз повторю тезис.

Причин у происходящего несколько, и дело, конечно, не в том, что человечество вырождается, а титаны мысли и духа перевелись на корню (такое объяснение слишком отдает ностальгическим брюзжанием).

а. Специализация в различных областях достигла невиданных масштабов. Сегодня можно бесконечно углубляться в специализированную научную сферу, или развивать особый драматургический поджанр. Чем глубже уходишь, тем большим профессионалом становишься, но оказываешься менее понятным для большинства.

б. Из-за глобального ускорения радикально сократилась длительность всех социальных циклов, в том числе цикла популярности и известности. Пятьдесят лет назад можно было звучать по радио годами (и некоторые из тех песен до сих пор звучат). Сегодня хорошо, если твой трек держится в топе пару месяцев.

в. Перегруженность индивидуального внимания. Сегодня на нас воздействует так много визуальных и информационных стимулов, что сознание вынуждено ежесекундно чистить оперативную память и удалять наименее актуальную информацию. Огромное количество имен и событий выбрасывается за ненадобностью. В эпоху информационного дефицита запрет на упоминание Герострата не помешал человечеству запомнить его имя на тысячелетия. В наши дни Герострата без всякого запрета помнили бы, самое долгое, до следующей презентации нового айфона.

г. Высокая численность населения. Во времена Леонардо да Винчи население всей Европы составляло 80 млн. человек. Сегодня в одной только Германии живет гораздо больше. Чем крупнее толпа – тем труднее сделать так, чтобы тебя заметили. Не говоря уже о том, чтобы запомнили.

д. Доступность информации. Еще пятьдесят лет назад посмотреть на карту Меркатора 1595 года было возможным только в специализированных изданиях, которые хранились далеко не в каждой библиотеке (большинству людей для этого пришлось бы куда-то ехать и тратить на поездку дни и недели времени). Сегодня карта доступна в два клика. Во времена Аристотеля доступ к знаниям определял, станешь ли ты великим. Сегодня безграничный доступ к знаниям есть у каждого, поэтому он больше ничего не определяет.

е. Перегруженность коллективного сознания. В наши дни оно похоже на насыщенный раствор, в котором твердое информационное вещество больше не растворяется, а выпадает в виде осадка прямиком в интернет. Культурная память человечества после 2001 года переместилась в сеть.

Все эти причины, и ряд других, не таких очевидных, привели к тому, что сегодня все обстоит так, как обстоит. В чем-то это очень грустное осознание – понимать, что в наше время невозможно стать музыкантом масштаба И.С. Баха или мыслителем масштаба Ф. Ницше. Бессмысленно желать воссиять в веках, потому что мы живем в другое время по другим социальным и психологическим законам.

В офтальмологии есть такое явление, как память сетчатки глаза – если пристально смотреть на предмет, а затем резко перевести взгляд, то некоторое время мы будем видеть поверх реальности иллюзорный контур предмета. С известностью произошло что-то похожее – нам все еще кажется, что мы ее отчетливо видим, и мы даже к ней стремимся, но это всего лишь отпечаток на коллективной сетчатке, потому что в непосредственной реальности, данной нам в ощущениях, никакой известности после 2001 года больше не осталось.

Мысль может показаться странной, ведь наше время принято считать эпохой оголтелого нарциссизма. Однако, как любит говорить один известный писатель, противоречие здесь только кажущееся. Безобидный нарциссизм аватарок и селфи – это отчаянная попытка человечества компенсировать еще не до конца осознанную потерю надежды на подлинное величие.

В середине прошлого столетия Эйнштейну удалось навсегда запостить свою аватарку с высунутым языком в ленте всемирной истории. Семьдесят лет спустя уже никому не под силу повторить этот трюк, и даже самая длинная палка для селфи здесь не поможет. Все, что нам остается сегодня – это терабайты фотографий еды, пересвеченной инстаграмными фильтрами. А в мире, где подлинное величие невозможно, судьба Александра Македонского трагична – мечта о всемирной славе приводит в лучшем случае к паре постов в новостных лентах, а в самом лучшем – к статье на задворках Википедии, читать которую все равно ни у кого не будет времени.

Удивительно, но эти процессы сочетаются с еще одной парадоксальной тенденцией наших дней. В мировых масштабах мы светим тускло, но в абсолютных величинах то, что мы делаем, затрагивает большее количество людей, чем когда-либо ранее.

В конце XIX века основной читательской аудиторией Л.Н. Толстого были несколько десятков тысяч образованных граждан Петербурга и Москвы, а книги издавались «гигантскими» тиражами по 5.000 экземпляров. Сегодня любой популярный блогер пишет для гораздо большей аудитории. И.С. Бах в начале XVIII века на пике своей прижизненной популярности играл в церкви Св. Николая в Лейпциге для нескольких сотен прихожан. Сегодня у начинающего талантливого исполнителя может быть миллион просмотров на ютубе.

Благодаря интернет-технологиям аудитории стали громадными, но при этом никогда за всю историю человек не был настолько далек от того, чтобы стать по-настоящему знаменитым.

Поэтому сегодня наш рецепт – скромность. Нам остается только скромно делать свое дело для тысяч (или миллионов) подписчиков и клиентов – играть ту музыку, которая нравится, писать статьи, которые отзываются тебе самому и близким тебе по духу людям, снимать кино, которое трогает, в первую очередь, тебя самого, и при этом нравится людям, резонирующим с тобой на одной частоте. Скромно писать, скромно рисовать, скромно учить, скромно лечить, скромно строить, скромно продавать. Просто делать хорошие и качественные вещи, не претендуя на всемирную славу.

Ведь единственное, что у нас осталось сегодня – это секунда на скролл.